Самсон Агаджанян - Стон березы [сборник]

— Папа, ну почему? Многие офицеры из российской армии идут служить к нам.

— Я, сынок, привык настоящей армией командовать, а не этим сбродом, — кивнув в сторону бородатых мужиков, ответил Умар. — Ну, а ты доволен своей службой?

— Доволен. Видишь, уже капитана присвоили.

— Давай, давай, старайся, может, и маршалом станешь.

Аслан, уловив в голосе отца сарказм, обиженно произнес:

— Зря ты так. Ты лучше, папа, о себе подумай.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне тяжело, когда я слышу, что ты предал интересы своего народа.

— И какие же интересы у этого народа я предал?

Аслан молчал.

— Раз начал, так договаривай, — потребовал Умар.

— Ты сам все прекрасно понимаешь.

— Ответь на один вопрос: если русские пойдут на вас, ты в них будешь стрелять?

— Я буду защищать свою родину.

— От кого?

— От русских.

— Аслан, а что они тебе плохого сделали? Ты не забыл, как целыми днями от Федоровых не выходил? Ты знаешь, что окна у них заколочены?

— Как?

— А вот так, они уехали. И ты прекрасно знаешь, что русских вы отсюда тотально выживаете.

— Их никто не гонит. Они сами бегут. Русские тоже нас в сорок четвертом выселяли.

— Это не русские выселяли. Сталин — не русский и Берия — не русский, причем здесь русские? А теперь слушай меня внимательно. Ты должен поехать со мной в Узбекистан. Там продолжишь учебу в институте. Я не позволю тебе стрелять в кого-нибудь, будь то русский или турок. Я не хочу, чтобы у тебя руки были в крови. Меня до сих пор преследуют кошмарные сны Афганистана. Не хочу, чтобы это случилось с тобой.

— Папа, я никуда не поеду. Я не могу быть предателем своей родины.

— О какой родине ты речь ведешь? Ты оглянись вокруг. Неужели не видишь, куда вас Дудаев ведет? Решайся.

— Нет, папа, не могу.

Поздно вечером Умар приехал домой. Войдя во двор, увидел Любу. Та сидела с матерью. Увидев Умара, встала.

— Здравствуй, Умар.

Он, молча кивнув головой, хмуро посмотрел на нее. Мать, чтобы не мешать им, ушла.

— Зачем пришла?

— Хотела увидеть тебя. Поговорить.

— О чем?

— О нашей дальнейшей жизни.

— Не думаешь ли ты вернуться назад?

— Все зависит от тебя.

— А как на это твой отец посмотрит?

— Он согласен, чтобы я вернулась к тебе.

— Поздно, Люба. Я собираюсь жениться.

Не веря своим ушам, она смотрела на него.

— Как ты можешь? У тебя же сын есть!

— Сын есть, а жены нет.

Он увидел, как гневно сверкнули ее глаза. Круто повернувшись, она выбежала на улицу.

Спустя несколько дней Умар прилетел в Ташкент. Поднимаясь по лестнице к себе домой, увидел возле своей двери сидевшую на чемодане женщину. Сердце учащенно забилось. Он замер на месте. Наташа, услышав шаги, повернула голову. Глаза их встретились. Она увидела на его лице страх и растерянность — и поняла, что от следующего его шага зависит ее дальнейшая судьба, Он должен был перешагнуть через самого себя, чтобы иметь право на любовь женщины, которая была женой его самого близкого друга.

Она ждала. Ее отчаянный взгляд умолял его подойти к ней, обнять ее. Она хотела встать, но ноги не слушались. Хотела позвать его, но лишь пошевелила губами. В ее глазах были слезы.

И, словно подталкиваемый невидимой силой, он подошел к ней, приподнял ее сильными руками, прижал к груди и сказал:

— Я люблю тебя.

Дорога была накатана снегом, и полозья саней легко катились по ней, а лошади, словно чуя приближение дома, где их ждало сено, без понукания ездока, рысью все быстрее ускоряли свой бег. В санях, укутанный в тулуп, сидел Петр Афанасьевич Ярошенко. Настроение у него было хорошее, он ездил в районный центр, где с кооператорами заключил сделку на сдачу двух бычков. Подъезжая к станице, еще издали заметил на дороге повозку. Когда расстояние уменьшилось, он узнал председателя колхоза. Петр Афанасьевич, натянув вожжи, остановил сани.

— Здоров, председатель! Поломался, что ли?

— Тебя поджидаю, — хмуро глядя на веселое лицо Ярошенко, ответил председатель.

— Если опять корм будешь просить, то больше не дам, у меня кончается, самому бы до весны протянуть.

— Афанасьевич, надо нам поговорить, — залезая к нему в повозку, произнес председатель.

— Опять в колхоз будешь звать? Я повторяться не буду, в твой голодный колхоз не пойду. Не колхоз, а срамота.

— Ты слышал про постановление крайкома партии?

— Я не партиец, и меня ваши постановления не касаются.

— Если бы они тебя не касались, я бы на таком морозе здесь тебя не поджидал… Тебе надо срочно в колхоз вступить.

— Я сказал "нет", значит, нет, — беря в руки вожжи, сердито ответил Ярошенко.

— Погоди, Афанасьевич, я еще не закончил. Вчера в соседнем селе уже три семьи раскулачили, а самих выслали. Я в районе был, боюсь, что скоро они и к нам нагрянут.

— А тебе чего бояться? Двор-то твой пуст.

— Не обо мне речь, а о тебе.

— И с каких ты пор такой сердобольный стал? Что-то раньше за тобой этого не замечал. Даже не здоровался.

— Афанасьевич, ты не ухмыляйся, я тебе добра желаю.

— Я знаю твою доброту, ты хочешь за счет моей скотины поправить свой захудалый колхоз. Не выйдет. Ты лучше своих колхозных лодырей заставь работать. Вчера я был у тебя на ферме. Ты хоть скотину пожалей. Ладно, с кормами ты прошляпил, но навоз-то из-под коров можно убрать? А твой скотник Федя с утра нахлебался так, что лыка не вяжет. Моя бы воля, я твой колхоз разогнал бы к чертовой матери. Одни лодыри и бездельники. Ты, Петрович, не обижайся на правду, ты сам виноват, а я в твой колхоз в жизни не пойду.

— Погоди, Афанасьевич, я тебе не все сказал. Я видел в списке твою фамилию. Тебя могут раскулачить.

— Пусть попробуют!

— А что ты против силы сделаешь? С вилами на нее пойдешь? Еще не поздно, завтра добровольно гони скотину в колхоз.

— На, выкуси! — Ярошенко подсунул под нос председателя фигу.

— Афанасьевич, ты не горячись, ты о наших детях подумай.

— Что-то я тебя не кумекаю.

— А ты что, не знаешь, что твой Виктор к моей девке ходит?

Ярошенко, пристально глядя на него, отрицательно покачал головой.

— Вот то-то. Они давно друг друга любят. О них нам с тобой надо подумать.

— Что, боишься с кулаком породниться?

— Я думал, мужик ты умный, а ты дальше своего скотного двора ничего не видишь. Нагрянут чекисты, выпотрошат тебя наизнанку и вышлют туда, где Макар телят не пас. Понял? Пока не поздно, завтра же гони скотину в колхоз.

— А может, прямо сейчас?

— Можно и сейчас, я быстро соберу правление, и мы примем тебя в колхоз.

— Не дождешься, — натягивая вожжи, с хрипотой произнес Ярошенко и, не дожидаясь, когда председатель слезет с саней, кнутом огрел лошадей.

Председатель, на ходу спрыгивая, путаясь в полах тулупа, упал.

— Эх, дурень ты, дурень, — вставая, произнес он.

Петр Афанасьевич, несколько раз кнутом огрев лошадей, сквозь зубы вслух процедил:

— Пусть попробуют…

Подъезжая к дому, он увидел в окошко лицо жены, она, улыбаясь, махала ему рукой. Немного погодя, из сенцов выскочил сын и быстро распахнул ворота.

— Батя, что так поздно? Мать извелась.

Отец, хмуро окинув взглядом сына, рукой показал на мешок с мукой. Виктор, взвалив на плечи мешок, направился в дом. Спустя немного времени он вернулся и стал помогать отцу распрягать лошадей.

— Батя, а ты чего не спрашиваешь насчет нашей Буренки? Она уже отелилась.

— Да ну? — поворачиваясь к сыну, воскликнул он. — Бычок?

— Угадал.

Петр Афанасьевич быстрыми шагами направился в сарай. В углу на сене лежал маленький бычок. Он подошел к нему, опустился на колени, рукой нежно провел по гладкой коже.

— Ну здравствуй!

Он задумчиво смотрел на новорожденного, а у самого из головы не выходил разговор с председателем. Тревожные слухи о раскулачивании единоличников до него доходили давно, но он все не хотел верить, что его честно заработанный своим горбом хлеб могут отобрать.

— Батя, я все сделал, пошли в дом.

Он посмотрел на сына и как будто впервые заметил, что тот давно вырос. "Хорош!" — любуясь сыном, подумал он, но тут же вновь вспомнил разговор с председателем. Хотел спросить сына насчет дочери председателя, но передумал.

— Иди, я сейчас приду.

Когда сын ушел, он встал и медленно пошел мимо стойла коров. "Неужели и вправду отберут? " — тревожно подумал он. Выйдя из сарая, посмотрел на небо. "Наверное, снег пойдет". Он поежился от холода и направился в дом. В сенцах веником с валенок стряхнул снег. В ноздри ударил ароматный запах жареной картошки с салом. Стол был накрыт к ужину. Жена, улыбаясь, подошла к нему и помогла снять тулуп.